Мёртвые воды прошлого.

Пробка. Радио. Жмоты – япошки пожалели МР-3 магнитолу. Пришлось Бицу слушать всякую чушь. И кто составляет плей-листы? В мире столько хорошей музыки, а включают абы-что. В движении Биц обычно поёт сам, но в пробке, в тесноте, среди раздражённых братьев по несчастью его рулады легко могут стать поводом для беспорядков. В эфире сплошной «белый шум», уху нечем зацепиться. Переключил одну станцию, другую… на четвёртой рвануло: «Красииииво, ты вошла в мою грешную жизнь…». Биц терпеть не может сего господина с вокалом пленника индейцев, которого умучает костяными иголками старая, опытная скво. Деваться некуда, дальше не лучше. Вслушался в слова. И вдруг (ну никак не обойтись без этого слова), вдруг тело потерялось. Было ощущение, что оно залито тёплым сахарным сиропом по самые ноздри. Так стало тепло и сладко внутри, по спине и шее побежали мурашки, взгляд расфокусировался и память услужливо включила свой проектор.
Конечно, всё было не там и не так, и не то, что бы очень красиво. Но это БЫЛО! Не протухли нейрончики с кодом события за пятнадцать лет, вошли в резонанс с мелодией и полыхнули из тёмного угла. Настолько неожиданно, насколько в юности бывают неожиданными ожидаемые чувства, приводя героев, особенно мужеска пола, в полное и безответственное изумление.
Бибикнули. Видимо блаженность в выражении лица, только, что слюна не текла, не соответствовала строгому костюму и серьёзному авто. Беспокойных доброхотов везде полно. В пробках все наблюдают за соседями. Наилучшее место для перенятия опыта, и деления оным в наиболее эффективных методиках ковыряния в носу и изящного (или незаметного) сброса «изумрудов».
Позднее, закончив дела и хорошо пообедав, Биц забрался в машину, забил трубочку и извлёк из короткой памяти ссылку на тот закоулок, что бы без помех предаться воспоминаниям. На огромной парковке большая часть площадей пустовала – хоть в футбол играй, туда по обыкновению и отрулил, когда приехал. Зато перед входом в торгово-развлекательный комплекс автомобили были напиханы, как шпроты в банке, чуть не в двери затолканы. Есть у наших ездюков тупой стадный инстинкт, граничащий с кретинизмом. Полно места в 20 метрах от первой линии, нет, будут метаться, мешаться и лезть в щели, стуча дверями по чужим машинам. И Биц, сколько лет за рулём, так и не понял, в чём фишка. Поэтому, если есть пустое пространство, всегда встаёт посередине.
Память, Память. Странные фокусы наблюдаются в последнее время. Тебя перестала устраивать роль безотказной базы данных? Ты хочешь быть самостоятельной и своевольной? Или пришёл срок тех депозитных вкладов переживаний и впечатлений, сделанных тобою, опять же без спросу? А может это и есть пресловутый «кризис среднего возраста», когда на календаре жизни уже Июль, и в руках ещё нет ароматных яблок, или кривых, тощих морковок, но уже можно делать прогнозы на урожай. А что бы не погубить его, мечешься, как угорелый с поливкой-прополкой, то и дело, натыкаясь на удачи или ошибки своей весны. Или всё-таки это причуды нервной системы, стремящейся уйти от напрягов, и расслабляющей сознание погружением в мёртвые воды прошлого.

Погружение первое, пробное. «The other side of the moon».

Январь 91 года. В разгаре-угаре законный трёхмесячный отпуск после двухгодичной долговой ямы, куда Биц был осуждён государством в массовом порядке. Всё никак не мог понять поначалу, откуда у него, 18 летнего, такие долги? Потом решил, что это государство берёт у добрых пацанов в долг. До сих пор ничего не вернуло.
Есть в Уфе своя «Красная площадь». «Горсовет» называется. Вроде бы, даже, до сих пор. Собственно это не площадь, а центральное городское место. Всё как положено, с одной стороны обычный Ленин с кепкой в руке, с другой монументальные трибуны (мавзолей позавидует) для местных советских баев. Между ними широкий проспект. Причём, при всей центральности и помпезности, это было самое узкое место в городе. География Уфы вообще кучерява. Обычно города строят на берегах рек, у подножия гор. Здесь хитрые башкирцы проигнорировали правила и вскарабкались на верхотуру дуплистых карстовых обломков Уральского Камня, справедливо полагая, что на горке, на сквозняке бельё быстрее сохнет, и, предусмотрительно опасаясь грядущего через 500 лет глобального потепления. Вот на одной из макушек гигантского гребня зажатого двумя реками и возведено было в сталинские времена, когда то главное здание города. А всего лишь в тысяче шагов в ту или другую стороны перпендикулярно проспекту начинаются крутые спуски к рекам.
Какое отношение сие описание имеет к повествованию? Почти ни какого. Так. Вспомнилось, заодно. Просто «Горсовет» очень удобное место для разного рода прогулок. В тот поздний вечер у Бица был оздоровительно-восстановительный променад после мощного удара по печени, полученного изрядной долей алкоголя, по случаю встречи очередного друга детства. Дело было за полночь, народу почти никого, но на завершающем этапе, когда он готов был, почти без запинки отбарабанить таблицу квадратов до 30, с противоположного конца, на ярко освещённой аллее голубых елей, появилась Она. Бежала вприпрыжку из гостей. Погоды стояли располагающие к беседам. Был лёгкий морозец, крупные хлопья снега в полном безветрии медленно, даже, как то осторожно, приближались к земле. Короче, добрая зимняя сказка. Естественно из Бица тут же выперло доморощенное джентельменство, правда, пришлось напрягаться, ибо по возвращении из армии русским языком он владел со словарём, зато матерным в совершенстве. Имея нехилого и хорошо подготовленного для рукопашного боя попутчика (Биц, понятно, вызвался проводить) шаг был умерен до разговорного темпа. Они не виделись несколько лет, с выпускного. Да и в школе редко виделись. Их интересы не пересекались. Поэтому, при разработке планов общественно-полезных, а чаще вредительских дел она, конечно, не учитывалась. Вобщем, были параллельны. После выпускного он уехал в другой город. И вот встреча. Вроде бы знакомы уже давно, но для Бица она была загадочна и неясна, как обратная сторона Луны до недавних пор человечеству. Загорелось её разведать.
К сожалению, зловредная память не сохранила подробностей того первого разговора. Биц запомнил, только, что началось всё с простых вопросов, типа «где ты», «как ты». Потом постепенно перешло на обсуждение общих вопросов о жизни, и им не хватило 15 минут ходьбы до её дома. Прошли мимо, и всё говорили, говорили. Как старые друзья после долгой разлуки спешат рассказать о пережитом. Даже дошло до личных откровений, и Биц, был сильно удивлён, что он общается не с расфуфыренной куклой, а с весьма и весьма вдумчивой, чувственной, продвинутой (сам-то он отстал от жизни на пару лет) и интересной чувихой. Хотя она всё-таки подёргивалась при обращении «послушай, старушка». Заговорила парня вусмерть. А потом ещё получили нагоняй от её родителей за избыточную продолжительность прогулки, но были прощены, потому, что Биц был им известен. Домой наш болтун-собеседник добрался с вывихом в мозгу, а, когда проснулся, долго не мог найти зажигалку (в те времена – страшный дефицит). Обнаружил в таком месте, куда в здравом уме нормальный человек не положит. Кроме того, даже, после двухчасового разговора накануне, хоть режь, Биц был почти на том же месте, что и до встречи. При этом до чесотки, хотелось продолжить начатое вчера разъяснение. Луна, Луна, встань ко мне задом, а туда передом…
Трубка забулькала, пора чистить заразу, а «труба» взревела «Волчьим воем на Луну» «Рейнбоу». Надо жить дальше… А воспоминания никуда не денутся.

Погружение второе. Удачная тактика.

К моменту встречи Биц получил немало самого разного опыта в войне полов. И умел обращаться с девицами различного поведения. Но тут случай был нетипичный. Слишком романтичная и доверчиво-обидчивая натура попалась. Очень соблазнительно, казалось, запустить в неё лапы поглубже. Что там есть ещё нового, из мира женщин? Но, как попасть в женскую душу? Начал он с того, что заменил «старушку» на «милая Лю». Дальше пошло веселее. В те годы вся страна увлеклась (разрешили) всякими гаданиями, астрологией, а так же хироипрочимимантиями. Неизбежно и наши вновь знакомые коснулись этих тем. Были последовательно изучены: тематическая литература, ладони, лицо и голова Бица, и составлен персональный гороскоп. Естественно кругом выходило, что объект изучения – гений из гениев. И только временная лень мешает стать мировой знаменитостью в любой области деятельности. Но скоро звёзды перебегут из одного дома в другой, воля укрепится и Биц станет, если не Царём Морским, то «по профсоюзной линии» точно продвинется. К слову, позднее, всё это подтвердилось. В институте, где учился Биц, математичка, хохмы ради, провела экзотическое, тогда, тестирование на IQ. Оказалось, что этот коэффициент у Бица выше, чем у большинства преподов одного из лучших ВУЗов Питера. При специальном повторном тестировании результат ещё улучшился. Впрочем, Биц и до того был в себе уверен. И когда, после этих астро и хироисследований, был возведён в личные идолы и авторитеты, смекнул – надо пользоваться. Взял манеру говорить ласково-снисходительно и с ленцой (А что делать? Так говорят звёзды!), объяснять всё примитивно-логично (всё-то вы людишки напрасно усложняете) и часто повторять: «Я так и думал» и «Как я и говорил». При этом находил полное понимание. Вообще в молодости всё кажется простым (мысль не нова). Когда видишь, как злой дядька вырывает кошелёк у женщины на улице, то, понятно, первое, что приходит на ум – выломать негодяю зубы. А потом выясняется, что это муж-пьянчуга рвал у бедной жены, последний рупь на опохмел. И, что выбитые гнилушки и сломанное ребро урода для неё ещё большее горе.
Самое главное, Биц позволял девушке говорить самой. А, как известно, лучший собеседник тот, кто больше слушает, чем говорит. И ведь было, что послушать. Лю была достаточно умна и развита. Кроме того, Бица поразили некоторые её увлечения. Например, музыку Лю слушала своеобразную. Точнее, она больше обращала внимания на слова, а так как английским владела в совершенстве, то могла оценить тексты. Бица немного коробило от этого нытья, на ночных дискотеках музон в ходу другой. Но деваться некуда. Приходилось, выслушав занудную песенку и её бредовый перевод с важным видом делать кое-какие замечания, а однажды чуть не рехнулся, когда усадили смотреть ахинею Фассбиндера с последующим обязательным дележом впечатлениями. Какую великолепную чушь намолол тогда Биц. Гребенщиков обзавидовался бы. А ещё бедняга был заставлен прочесть несколько книжек неизвестных доселе авторов. Кафка по сравнению с ними просто Пришвин. Но, как, ни странно, его суждения об этой белиберде были приняты на ура, и лишний раз подтвердили гениальность неотёсанного болвана, только вызвав удивление: почему человек с пятилитровой головой, не желает становиться ценителем элитарного прекрасного?!
Но по жизни Лю рассуждала умно и грамотно, вероятно бессознательно разделяя искусственную литературность и реальность. И ей очень хотелось выговориться. Видимо в Бице она чувствовала свою личную душевную безопасность. Чувствовала, что он не соперник, не подлец и не «озабоченный», т.е. лицо, располагающее к доверительным беседам, и, даже, могущее дать оценку и совет. Началась странная дружба.
Биц конечно видел, что и Лю ставит на нём свои эксперименты. Проверяет какие-то мысли и теории. Проявлялось это в виде неожиданных дурацких вопросов с требованием непременного серьёзного ответа, чередования логических и житейских головоломок, и капризных желаний, исполнение которых наблюдалось очень серьёзным и внимательным глазом. Вот так Биц попал в интересное и необычное для себя положение, по невозможности (опять же с его точки зрения) сравнимое с появлением Армянского Радио на Стене Плача.

То ли погружение, то ли всплытие.

Ситуация сложилась двусмысленная. Биц затруднялся дать чёткое определение взаимному магнетизму языком чувств. Они, эти романтические чувства, нашему опытному туристу прошедшему не одну сотню километров на сплавах, всегда представлялись горной рекой. Где войдя, казалось бы в самом безопасном месте – в почти стоячую воду у берега плёса, рано или поздно оказываешься на стремнине, которая в свою очередь выносит тебя на бурные и без соответствующей сноровки травмоопасные пороги-перекаты. Поэтому единственно возможной считал только мужскую дружбу. И ни в какие другие, тем более с умницей-красавицей, не верил. Уже до того с Бицем случилась беда, ставшая хронической – раздвоение личности. Ранний опыт самостоятельности привёл к тому, что оставаясь в душе безнадёжным романтиком, по жизни он стал жёстким, хладнокровным реалистом. Последнее слово всегда оставалось за рассудком, а не сердцем. И войдя по колено в «реку» их отношений остановился. В своём будущем Биц был уверен. Но в настоящем он просто не мог найти подходящей почвы для тепличной розы, куда без опасений можно было бы её пересадить. А дать погибнуть или растоптать, воспользовавшись девственной доверчивостью, и пойти дальше, было против собственных правил. Ну и как вскоре выяснилось, её родители были того же мнения. Развязка наступила скоро.
Далее появляется персонаж, сыгравший в событиях роль эпизодическую, но очень важную. Кроме того сам по себе заслуживает пары слов. Речь о двоюродном брате Бица. В детстве, пока жили рядом они были – не разлей вода. Вместе бедокурили, вместе отгребали. Первое крупное, оставшееся в памяти, «дело» они провернули на каком-то семейном празднике лет в пять-шесть. Когда гости ушли танцевать и оставили стол без присмотра, два правильных советских ребёнка спонтанно решили стать настоящими чуваками. Для этого они хорошо приняли на грудь и уговорили на двоих смачный хабарик «Беломора». Сейчас-то смешно вспоминать. А тогда их разложили по разным комнатам, и дымящиеся задницы хоть немного, но отвлекали от происходящего в нутрях. Очень пригодилась игрушка «телефон». Описан у Носова. Остаток вечера провели с трубками в обнимку:
- Ты как?
- Буэээээээ… А ты?
- Буээээ…
С тех пор безбашенной но весёлой Судьбе брата неймётся. Она полна сюрпризов, порой очень даже опасных, но с неизменным хэппиэндом. Чего стоит одно только его падение с четвёртого этажа. Сидел ранней весной на подоконнике у приятеля и по пьяной лавочке рассказывал анекдот, помогая себе руками. Ну и сковырнулся. Спасла мать - сыра земля. Влип в неё плашмя. Без единого перелома. Или знаменитая поездка на «луноходе». Возвращались с друзьями с вечеринки. Зимняя поздняя ночь. Частники шарахаются. Кто рискнёт посадить четырёх пьяных бугаёв. Надоело руками махать, вот и вышел братка на дорогу. Подъезжает машина, слепит фарами. Поднимает братка руку с вытянутым указательным пальцем имитируя пистолет и вопит при этом ещё: «Стой, стрелять буду». Машина оказалась – «бобиком» ППС. Менты сначала по сугробам разбежались (времена, слава Богу, были ещё почти советские, сейчас положили бы без разбору), а когда прочухали, что понты, сначала хотели палец отломать и отправить на баллистическую экспертизу (нет ли мокрых дел за стволом), а потом предложили подвезти от греха. Так и привезли в «аквариум». Утром остолопов родители выкупили. По ящику водки за голову. А сколько ещё всего с ним произошло… С женитьбой и то всё не просто. Жена – внучка одной очень известной исторической личности.
И его школьные друзья под стать. Один из них в те времена придурялся рабочим сцены в местном театре оперы и балета. Братка приобщался к искусству на халяву, через служебный ход, и ПРИГЛАСИЛ однажды Бица (тот бывал в Уфе редкими наездами). Культурная программа была такой: лёгкий выпивон, суета в потёмках на сцене (участие для гостя добровольное, но кто ж откажется), лёгкий выпивон, опять суета и по окончании - попойка «грандиозо»! С участием кордебалета! Далее, как получится. В тот вечер в миллион первый раз плясали «Лебединое озеро». Биц вообще никогда не был ценителем танца и пластики. Называл это рукомашеством и ногодрыжеством. Тем более, давно идущие спектакли в провинциальных театрах. Понятное дело, местная взыскательная публика ходит на премьеру и на третье-пятое представление, которые по качеству исполнения и реквизита немногим уступают «Большому» или «Мариинке». Но, если спектакль стоит в репертуаре несколько лет, то посещают его случайные люди, интеллигентно убивающие время (давненьконебыливтеатресходитьштоли), школьники-невольники, заезжая деревенщина с непременными семечками и, конечно, новоиспечённые кавалеры, обречённые на муки организации просвещённого досуга ещё не окольцованным дамам. Совершенно естественно, что под такую публику актёры и актёрки даже второго состава особо не ломаются, главрежу всё давно обрыдло, и он не ходит вовсе, администрация почивает, посадив на пульт рулить спектаклем ушлую билетёршу, в оркестре остались те, кого не взяли на похороны (там не место для фальши и импровизаций). Музыканты дуют наизусть, но часто сбиваются. Руководить ими пытается толстый въюнош из местного «кулька». Преддипломная практика так сказать. И весь этот ужас превращается в искусство только благодаря чётким, профессиональным действиям тёртой гвардии рабочих сцены и осветителям. Первые производят умопомрачительные шумовые и визуальные эффекты, что бы отвлечь внимание зрителей от конского топота, балерунов, с не по детски упитанными попами. Вторые светят вдаль. Что бы не было заметно давно нестиранных пачек и столбов пыли при каждой раскорячке после прыжков.
До второго действия Биц был совершенно свободен. Поэтому, вместе с браткой засели на самом верху, где было полно свободных мест и до антракта смешили комментариями сидящих неподалёку ПэТэУшниц. Настал вожделенный антракт и все помчались в буфет. Есть старое правило: выпей перед пьянкой, ибо печень соображает медленно и вырабатывать антиалкогольные ферменты начинает с полу (а у кого и с двух) часовой задержкой. Её нужно активировать малой дозой. Братья взяли по два дринка коньяка, налитого почему-то в широкие стаканы. Зато на два пальца. И засели в уголке. Тут надо сказать, что одет Биц был в свой любимый спортивный костюм. Нисколько не комплексуя по этому поводу (в конце концом он пришёл сюда работать), принялся разгадывать местные представления о вечерних театральных нарядах. Особенно поразила его дамочка совершенно неопределённого возраста в вечернем платье. Вырезы были с обеих сторон. Спереди до пупа, сзади – до крестца. Смысл этих вырезов показался неясным. Ни впереди, ни сзади смотреть было не на что. Разве что на материале сэкономила. Туалет дополняли высокие шнурованные ботинки и чёрная лакированная сумочка, жгуче блестевшая под яркими люстрами. Но после первого дринка она оказалась довольно милой. А ещё более милой оказалась компания в глубине зала. За большим столом восседало в полном составе семейство «милой Лю». Причём соседи по столику были явно не мещанского сословия, но вполне обеспеченные, довольные собой и жизнью господа. Мало того, рядом с Лю сидел молодой ещё синьор (разница в возрасте была заметна, Биц и Лю были тогда студентами, правда она уже заканчивала, а он только вновь начинал) в богатом костюме, повадки и манеры выдавали человека если не с положением, то с большими перспективами. Шоком это не было. В общем то даже ожидалось. Потому, как Биц уже имел пару коротких, настораживающих бесед с её отцом. А папаша был лицом в городе значительным, дочь любил (дай Бог, чтоб до сих пор и далее), в претендентах копался, как в сору, и имел своё понятие, что надо, а, что не надо для счастья дочери. Скорей всего Бица в его планах не было. Со вторым стаканом и хамской улыбкой Биц приблизился, нарочито громко поздоровался и даже, кажется, сделал книксен. На недовольный вопрос папаши, какими, мол, судьбами, пояснил, что вызван из Питера по вопросу «лебединой механики». Вдаваться в подробности не стал, смотрел в глаза «милой Лю». Вернее заглянул на мгновение. Были заданы все вопросы, и получены все ответы с обеих сторон. Уходя Биц заметил, как она была расстроена, хоть и держалась молодцом, светски улыбаясь сразу всем. И расстроена вовсе не потому, что Биц был одет неподобающе.
«Лебединая механика» была правдой. Во втором действии, в нужный момент из правой кулисы появлялась картонная лебединая стая и плыла вдоль задника в левую. Почётная «гостевая» задача, тянуть за толстую леску это чудо художественной мысли, была возложена на Бица. Но что-то пошло не так, вероятно плохо распутали или установили макеты. Короче, повалилась вся стая доплыв до середины. А так, как в этот момент звучала особо «жалисная» музыка и на сцене изображались страдания, то зрители наверное решили, что это и есть кульминация, что все умерли и пора пускать слезу. Замелькали в партере платочки. Значит проняло таки, значит не зря деньги плачены.
После спектакля всё было действительно – «грандиозо», перешедшее потихоньку в «муси-пуси», а потом и в «джага-джага».
Больше Биц и Лю не виделись. Вышла ли она замуж за того кавалера, или подобрали получше, в любом случае, вспоминая об этом Биц мысленно всегда желал ей счастья. Но до сих пор его мучает вопрос. Струсил он или поступил благородно?